Иван родство помнит

В командировку на Ивано-Арахлейские озера я поехал ради «могилы шамана» — так назвал загадочное захоронение забайкальский писатель Вячеслав Вьюнов, организовавший «Вечорке» это приключение. Сразу разрушу интригу: до могилы мы не добрались, решив не рисковать машиной. Зато нашли в селе Иван-Озеро куда более интересный объект для репортажа.

Нравы Тасея: шашки, теннис, шахматы

Выезжаем из Читы в субботу утром, день обещает быть теплым, дорога до озер прекрасная. Ненадолго останавливаемся у креста на Яблоновом хребте. Валера, водитель «Вечорки-экспедиции», обращает внимание на мусор.

Нет, у самого креста чисто и стоит урна. Но противоположная обочина дороги завалена обрывками бумажной и пластиковой упаковки, пустыми бутылками.

Оператор Матвей Носаев, студент, стажер «Вечорки», фиксирует на камеру меня у креста и подробно снимает беспорядок — хорошо бы власти обратить внимание на опрятность популярной остановки! Добравшись на озера, сразу сворачиваем к селу Тасей, где поселился Вячеслав Вьюнов. Писатель просил привезти ему флешку, чтобы он внес правку в рукопись второй книги своего романа «Сладкая печаль сердца» (см. стр. 16). Эту часть произведения «Вечорка» публикует, начиная с № 11 в этом году.

В Тасее миновать дом Вьюнова сложно — он возле оригинальной водокачки, напоминающей башню старых острогов Забайкалья. Но мы почему-то проскакиваем нужный поворот. И едем прямо к магазину, возле которого стоит павильон с загадочной триадой «Шашки, теннис, шахматы».

В магазине нам объясняют: павильон пристроил владелец торговой точки. Сейчас помещение не работает, но по планам строителя летом здесь можно устраивать спортивные баталии с фигурами или ракетками.

За магазином мы рассматриваем оригинальный памятник местным жителям, оставшимся на полях Великой Отечественной. Памятник какой-то очень домашний — оригинальный и опрятный. Отмечаю для себя бурятские фамилии на нем.

В музей вместо могилы

Наконец забираем из дома нашего проводника, навьюченного сумкой с термосами, едем в соседнее село. Там сборный пункт каравана из двух машин — экспедиция к могиле почти научная, с нами должен ехать местный краевед, музейщик-энтузиаст, постоянный автор уважаемой забайкальской газеты (это я еще не все титулы перечислил!) Михаил Сапижев. И легендарный забайкальский видео-блогер Павел Кобелев, больше известный как Паша-Пилот.

Сбор нашей «экспедиции» у дома Сапижевых в селе Иван-Озеро. Водитель «вечоркомобиля» сигналит, из калитки выходят двое подтянутых мужчин, одетых по-походному…

Мы здороваемся, и я тут же промахиваюсь, принимая Михаила Николаевича Сапижева за Пашу-Пилота. Чтобы сгладить неловкость, начинаю спрашивать хозяина о загадочных коровьих следах у самой калитки. Михаил Сапижев и Паша-Пилот смеются.

— Вы городской человек, — объясняет Михаил. — Деревенский сразу бы понял, что это не корова, а бык.

Ну ладно, это небольшую «подколку» я смиренно проглотил.

И тут же обрадовался — выяснилось, что редакционная машина к шаманской могиле не проедет, а другой автомобиль ехать не готов. Зато можно на месте сделать сюжет о музее, созданном Михаилом Сапижевым. Значит, будем работать в музее — возвращаться из командировки без материала не в правилах «Вечорки».

Пожарный кот

Уютный двор за калиткой охраняет небольшая, но очень независимая собака Найда. Она осматривает нас, делает вывод, что опасности журналисты не представляют.

Тут же из глубины двора степенно выходит матерый белый кот. Точнее, кот изначально белый, но немного посерел от вольной жизни на воздухе. Зверь отнюдь не бесхозный, он домашний или — так будет правильнее — дворовой. Своей территорией (не без оснований) полагает все село и даже прилегающий к нему лес.

— Однажды пошел тушить лес. Вернулся весь черный, обгоревший. Найда его вылизывала. Другой раз гулял полтора года, пришел без хвоста и уха, — объясняет хозяин двора, кота и музея. И обращается уже к коту: — С ними неинтересно, у них нет ничего… Рыбаки обычно приносят что-нибудь.

Я жалею о том, что не был готов к встрече с важным животным. И мы проходим в… библиотеку, устроенную в семейной усадьбе все тем же Михаилом Сапижевым.

Но перед этим останавливаемся у плуга и большой коллекции чайников.

Загадочная копалка

— Эту усадьбу, — Михаил показывает на дом и хозяйственные постройки, — построил мой отец, Николай Куприянович. — И посмеивается над уважаемым родителем: — Он у нас самый молодой в селе, ему девяносто второй год идет.

Усадьба Сапижевых вышла на славу: дом и прочие строения созданы без особой роскоши, но добротно, со вкусом и вековым разумом, которые присущи природному русскому человеку.

— Николай Куприянович хозяйственный, у него всегда большой запас дров. А когда он успевал все строить, я даже не знаю. Приезжаю, а у него сарай готов. Другой раз приезжаю — уже тепляк стоит…

Во дворе у поленницы — добротный железный плуг конца XIX-го века — такими наши предки резали суровую почву за Яблоновым хребтом, чтобы золотые стрелы пшеницы летели через голубое небо к жаркому солнцу Забайкалья.

Михаил рассказывает: как-то на «девятое мая» (вот так по-русски мы уже зовем День Победы) приехали школьники на экскурсию. Наткнулись на плуг и озадачились — это что? Копалка какая-то?!

— Деревенские ребята, а плуг не узнали! — сетует директор музея. — Потом как-то начали соображать, обсуждать, потом дошло, что это плуг.

Наконец хозяин плуга решает испытать меня вопросом.

— Чем этот плуг необычен?

— Одно колесо больше другого, — отмечаю я. И вроде бы угадываю, но вопрос тут же усложняется.

— Правильно. А почему?

Я задумываюсь, Михаил милосердно открывает секрет.

— Когда им пашут, маленькое колесо идет по твердой почве, а то, что больше диаметром, — по вспаханной. И тогда плуг движется ровно, не проваливается. А при помощи вот этих отверстий регулируется глубина запашки.

Как создать сельский музей

Михаил Сапижев решил создать музей в селе после смерти матери.

— Она была очень хозяйственной. И отец мой был запасливым. Я начал по сусекам скрести, собрал экспозицию. Она начала пополняться, — рассказывает владелец музея и вновь задает вопрос: — Вот скажите, каким из армейских чайников жена встречает мужа, если он с работы приходит поздно?!

Я надеюсь, у нас будет время подробно поговорить с владельцем музея. Тем для разговора много, но для этого нужно ехать отдельно.

Коллекция чайников Михаила Сапижева на первый взгляд ничем особым не примечательна — вроде бы чайники как чайники. Что в них может быть удивительного?!

И вообще, после нескольких путешествий по туристическим городам в центре России я с подозрением отношусь ко всевозможным «музеям» самоваров, утюгов или прялок.

Местные предприниматели, воспользовавшись бюджетной помощью, которую государство оказывало регионам для развития внутреннего российского туризма, налепили на трассах подобных музейчиков. Цель заведений такого рода одна — содрать с туриста 100 рублей за вход в тесную комнату, где безо всякой системы стоит десяток пожилых утюгов.

Но выставка чайников в Иван-Озере — другое дело.

Хоть чайники и обыкновенные, но Сапижев настолько ловка раскрывает содержание своей коллекции с помощью коварных вопросов, что начинаешь видеть в обычных бытовых приборах нечто удивительное.

Армейский чайник я распознал сразу, остальные загадки Сапижева раскрывать не буду — приезжайте в село, попроситесь на экскурсию, так вам будет интереснее.

Заозерные читатели

После осмотра чайников идем по коридору, уставленному книжными полками, в другую часть двора. Это начало библиотеки, которая у Сапижева удачно сочетается с музеем.

— Здесь у нас фантастика, фэнтези, приключения, — Михаил презентует первую часть книжного собрания. Засмотревшись на ряды корешков, я наступаю на лапу белого кота — он неотступно следовал за нами, присматривая и охраняя. Кот возмущенно вопит, я готов провалиться под землю от стыда, прошу у животного прощения моей городской неловкости. И мой бесхвостый блондин прощает неловкого меня.

— Основные посетители этого зала — «заозерные», — поясняет директор музея и библиотекарь. — Они приходят, набирают книги рюкзаками, читают, через два месяца приносят обратно.

Я тут же интересуюсь, кто такие «заозерные»? Получаю осторожное, но явно недостаточное объяснение — это жители, которые живут за озером… Понятно лишь, что ничего пока непонятно. Так что есть повод для нового репортажа.

Может быть, это браконьеры?!

Корова нашла икону

«Отделов» в библиотеке Сапижева несколько…

Все расположены на компактной площади дворовых построек, созданных отцом Михаила. Книги живут в тесноте, да не в обиде — всего у сельского музейщика хранятся 10 тысяч единиц печатной продукции. Есть уникальные экземпляры. Например, редкая книга Граубина с автографом автора.

Вообще, рассказать о музее в Иван-Озере в одном репортаже не получится — слишком много экспонатов, все они замечательные и уникальные.

Вот в углу притаились иконы.

— Что в них необычного? — спрашивает музейный хранитель. И отвечает, видя мое замешательство. — Это свадебные иконы, ими встречали и благословляли новобрачных. А вот эту нам принесла корова…

— Корова?! — переспрашиваю я, глядя в строгий лик Николая Угодника.

Михаил рассказывает историю обретения иконы — корова действительно нашла ее для своего хозяина Николая Куприяновича Сапижева.

Возвращаясь однажды с пастбища домой, корова задержалась у заброшенного деревенского дома. Владелец строения уехал из села, вывезя с собой ценное имущество. Прочее растащили лихие люди.

Но корову что-то влекло в этот дом, и тогда за ней внутрь зашел хозяин. И сразу увидел висящую на пустой стене икону святого Николая Мирликийского.

Что это было? Знак, маленькое чудо или обычное совпадение? Гадать не будем, саму икону вы можете увидеть в музее Сапижева. Я увидел и перекрестился — иркутская бабушка назвала меня как раз в честь святого Николая Угодника.

Загадочное устройство

На протяжении всей экскурсии Сапижев не просто загружал нас информацией. Он постоянно проверял уровень интеллекта, подбрасывая загадки.

— Что это? — владелец музея показывает на странное деревянное устройство, похожее на узкий открытый короб. К одному из торцов короба можно прикрепить рычаг, стоящий рядом. У другого торца — люк, закрытый снизу мешком.

Первая версия, которая пришла в голову, — передо мной приспособление для выделки кожи. Я видел подобный механизм в музее Кокуя. Нет, ошибка, это не для кожи. А для чего?!

Я рассмотрел мешок…

— Может быть, для обмолота пшеницы? Вот сюда клали сноп, тут прижимали рычагом, в мешок ссыпалось зерно…

И эта версия оказалась ошибочной.

Секрет загадочного «гаджета» открыл Николай Купрянович. Он не усидел дома и вышел поговорить с журналистами.

— Это для бормыша.

Слово «бормыш» я услышал впервые, но быстро сообразил, что это пресноводный рачок — лакомая приманка для рыбы.

Собирали бормыш как раз с помощью этого устройства: опускали открытый короб под лед через прорубь, подтягивали его рычагом так, чтобы он прижимался ко льду под водой. А затем начинали вращать рычаг при помощи еще одного «руля», или штурвала.

Устройство соскребало с внутренней поверхности льда рачков, они падали на дно короба. Выскочить обратно им не давала густая щетка из конского волоса, которой была снабжена верхняя часть одной из стенок короба.

Прокрутив подо льдом устройство, рыбак удлинял плечо с помощью другого рычага. И короб описывал новый круг большего диаметра. Затем добавляли еще один рычаг, повторяли круг, потом еще рычаг, и еще — пока на набивался полный мешок рачков.

После объяснения все это выглядит очень просто. Но без Николая Куприяновича я с загадкой не справился бы ни за что.

— Хранили бормыша в воде, — объяснил Николай Куприянович. — В прорубь опускали в мешке, он там не замерзал. А когда шли на рыбалку, клали его в бормышницу, а ее надевали на шею и пихали за пазуху…

А вот бормышница оказалась носком старого валенка с тесемкой, чтобы можно было вешать на шею.

Патрон-жулик

— А вот лампочку видите? — не унимался Михаил Сапижев. — Что в ней необычного?

Лампочка как лампочка. Вот только цоколь лампы вкручен в какой-то промежуточный патрон…

— Патрон-»жулик».

— Жулик? Почему?!

Оказалось, что когда-то учет электричества вели без счетчиков — пользователю выставляли счет по количеству розеток в квартире или доме. Народные умельцы проделывали в лампочном патроне отверстия, куда можно было вставить обычную вилку. И жители пользовались дополнительным электроприбором, платя государству ниже нормы.

Эхо Гражданской

Самодеятельному музею Сапижева не хватает площадей. Все экспозиции — от первобытных времен до современности — ютятся в маленькой комнате, и это делает экскурсию очень плотной.

Но если бы места было больше, в музее Иван-Озера можно было бы спокойно провести целый день.

— Вот здесь у нас часть, посвященная Гражданской войне, — Михаил показывает сокровище — патронный ящик, доверху набитый настоящими бумажными пачками винтовочных патронов (все патроны обезврежены — авт.).

Хранитель музея тут же рассказывает о сражении, в котором на берегу озера Шакша сошлись партизанские отряды Народно-Революционной армии ДВР и белые полки. Память об этих боях на Арахлейской земле сохранилась в виде двух памятников на могилах павших бойцов. В одной братской могиле лежат 144 человека, в другой — 20.

Красные партизаны пришли сюда из Енисейской губернии. В марте 1920 года вышли к селу Беклемишево, где в отряды вступили некоторые местные жители. В апреле белые войска тремя колоннами пошли в наступление на Беклемишево.

Основной «кадр» белогвардейцев составляли рабочие Ижевских и Воткинских заводов, прошедшие Сибирь в армии Колчака. В бой их вели опытные офицеры, поэтому на берегу Шакши красные были разгромлены.

Михаил показывает мне альбом с фотографиями белых офицеров.

И тут я не выдерживаю и начинаю спорить.

— Это же фон Вах и генерал Молчанов! Легендарные командиры ижевцев и воткинцев, они еще с Поволжья воевали с большевиками! Разве могли такие именитые полководцы командовать небольшой операцией?!

Но Михаил убеждает меня: он проверил все по источникам и мемуарам — белые войска вели именно Викторин Молчанов и Борис фон Вах…

 

Как поссорились фон Вах с Молчановым…

Я тут же вспоминаю анекдотическую (хоть и печальную) историю из американской жизни Генерального штаба полковника Бориса фон Ваха и генерала Викторина Молчанова.

С 1923 года они проживали в эмиграции в США. Фронтовое братство крепче кровного родства. Да и жизнь на чужбине заставляла русских белых офицеров держаться вместе.

И вот однажды встретились два бывалых белогвардейца и заговорили о нападении Гитлера на СССР — как раз началась Великая Отечественная.

Фон Вах вздохнул.

— Нужно было оставаться в России, — заметил белогвардеец с немецкой фамилией. — Пошли бы в Красную армию, сражались бы с немцами.

На это природный русский генерал Молчанов отреагировал очень нервно — отчитал своего фронтового товарища, сказав, что офицер не имеет права служить большевикам ни при каких обстоятельствах.

После этого дружба между белогвардейцами закончилась — до самой смерти фронтовые товарищи не встречались и не разговаривали.

Борис Эммануилович фон Вах умер в 1958 году, в Викторин Михайлович Молчанов — в 1975-м. Оба покоятся в Сан-Франциско.

Как бы ни убеждал меня Михаил Сапижев, мне все равно не верится, что они могли воевать на берегах забайкальских озер. Скорее всего, командовали из Читы.

Но признаю — все-таки Сапижев знает вопрос лучше, чем я.

 

Могила есть, но не шамана

В музее Иван-Озера нашлась информация о загадочной «могиле шамана», до которой мы не смогли добраться. Захоронение обнаружил на вершине сопки в предгорье Яблонового хребта Паша-Пилот.

Могила — прямоугольная кладка из крупных камней. Хоронили оригинально — в землю не закапывали (очевидно, из-за сложного каменистого грунта), зато обложили камнями по периметру тела. Забайкальские ученые Михаил и Александр Константиновы захоронение осмотрели, сочли значимым и даже уникальным.

Погода и звери не дали сохраниться значительной части скелета. Возле могилы найдены 24 железных наконечника стрел, это позволяет говорить о том, что покоился там видный или знатный человек.

Кроме частей стрел найдены стремена, часть удил, пряжки, гвозди и бронзовая пуговица. Ученые считают, что здесь мог быть похоронен тунгусский вождь или старейшина. И предварительно относят захоронение к ундугунской культуре.

 

Испытание историей

Сразу предупрежу: подробную экскурсию в музей Иван-Озера вынесет не всякий. Ведь Михаил Сапижев свои экспонаты не просто объясняет, он представляет их журналистам как члена семьи, о каждом может рассказать историю. Он ведь местный, корни его рода настолько глубоко ушли в озерную землю, что я не удивлюсь, если он с легкостью расскажет мне историю каждого дерева вокруг Ивано-Арахлейских озер.

Кстати, одна из обитательниц здешних мест оказалась потомком поэта Михаила Лермонтова.

На этом участке экскурсии в руках Михаила появляется театральная программа XIX-го века, сделанная из… тончайших деревянных пластин. Названия спектаклей изящно вырезаны и еще читаются — одна из пьес связана с отказом от курения. И я тут же получаю короткий, но убедительный призыв отказаться от бессмысленной привычки. Но пока не могу бросить, хотя часто задумываюсь… Кстати, когда же можно выйти на перекур?!

 

Загадка Павла-Пилота

Наконец в камере оператора «Вечорки» садятся батарейки. Пользуясь этим поводом, выходим за ворота «родовой усадьбы» Сапижевых, чтобы присесть на скамейку и дать передышку ноющей спине. Не хочу упускать ни секунды, поэтому задаю вопрос Паше-Пилоту — такому же жителю Иван-Озера.

— Паша, а почему Вы «Пилот»?

— Я мореходку во Владивостоке окончил. Штурманом ходил…

Я быстро соображаю.

— Пайлот?!

— Вот первый человек, который догадался! — удивляется Павел. — Вообще-то, пайлот — это не штурман, а лоцман (специалист по проводке судна по определенному фарватеру — авт.). Он в рубке сидит и ничего обычно не делает, только кофе пьет…

Но Паша и без этого самый настоящий пилот, он управляет квадрокоптером. Из снятых с воздуха видео он монтирует сюжеты и выкладывает их на канал в YouTube.

 

Родство здесь помнят

В XIX веке, когда у полиции не было электронных картотек, а паспорта не содержали фотографий, беглые каторжники свободно безобразничали летом на воле. Но с приходом суровой сибирской зимы шли сдаваться в ближайший острог.

Там называли себя чужим именем, чтобы не нести наказания за побег и преступления, а лишь перезимовать в тепле, попав за решетку за бродяжничество.

— Имя?

— Иван.

— Чей будешь?

— Родства не помню.

Так мог выглядеть условный диалог хитрого каторжника и тюремного начальника.

Впоследствии термином «Иванами, родства не помнящими» стали называть людей, забывающих и презирающих народные традиции, правила жизни, обычаи предков.

Здесь — в селе Иван-Озеро у одноименного водоема — таких «Иванов» не водится. Родство свое помнят, чтут и бережно хранят — дай Бог каждому русскому таких потомков.

* * *

Заканчиваю этот репортаж, откровенно жалея, что не было времени подготовить материал окончательно, посидеть с записками и фотографиями пару-тройку дней, прочитать необходимую литературу, решить вопрос, штурмовали ли Беклемишево фон Вах, Молчанов и Ефимов.

И тут замечаю, что Павел-Пилот пишет на своей странице «ВКонтакте»: «Пролетели лебеди…» И досадует, что не успел снять, но все-таки выкладывает видео 2019 года.

На нем над хладными Арахлейскими озерами, над перезимовавшей травой цвета латуни летит лебединый клин…